Выход на мировую политическую арену на исходе IX века нового крупного государственного образования – Киевской Руси стал переломным моментом в исторической судьбе сотен народоевразийского континента, многие из которых позже в разные периоды вместе со своими этническими территориями вошли в состав Российского государства.
В этом ряду окраин России особое место занимает Северный Кавказ, с которым Древнерусское государство вошло в соприкосновение уже на заре своего существования, что было связано с активной восточной политикой Руси, имевшей основные геополитические направления от устья Днепра на восток в сторону Крыма и Северного Кавказа, на Каспий и на юг – к Дунаю, на Балканы, на Царьград (Константинополь).[1] Вектор внешней политики Руси определялся дипломатическими контактами и военным соперничеством с крупнейшими соседними державами – Византийской империей и Хазарским каганатом, в состав последнего крупнейшего государства своего времени входили и равнинные густонаселенные земли Северного Кавказа. Византия пыталась использовать внешнеполитические амбиции молодого Русского государства в противостоянии, как с Хазарией, так и в большей степени против владений Арабского халифата в Закавказье. Еще в середине IX в., т.е. до образования Древнерусского государства, по свидетельству арабского автора ал-Йакуби санарийцы (цанары), народ живший в Кахетии, установил дипломатические контакты с властителем славян[2], что было продиктовано поиском союзников против арабов. Указанное сообщение ал-Йакуби о военном союзе цанар (нахоязычные племена), жившими на территории части современной Грузии, является первым известным письменным свидетельством о контакте северокавказских народов, а именно в данном случае – предков ингушей, с руссами. В начале X в. русы совершают крупный поход на ладьях через Каспийское море против арабских владений в Закавказье, а через некоторое время еще и сухопутным путем через земли алан, являвшихся союзниками Византии, дойдя до территории нынешнего Азербайджана. Как считают некоторые исследователи, этот военный рейд, предпринятый руссами в 945 г. в союзе с народами Северного Кавказа, мог проходить через Дарьяльской проход[3], т.е. через земли, населенные предками ингушей.
Наибольшую активизацию внешняя политика Древней Руси получила при князе Святославе (964-972 гг.), история правления которого состоит из многочисленных военных походов, охвативших широкую территорию от Каспийского побережья Кавказа и устья Дуная до междуречья Волги и Оки. На кавказском направлении походы Святослава были связаны с противостоянием с Хазарским каганатом, находившемся в стадии естественного распада вследствие глубокого социально-экономического и политического кризиса в самом хазарском государстве. Русские летописи и восточные источники сообщают, что «руссы взяли столицу Хазарии – город Итиль, расположенный в устье Волги, и, продолжая движение на юг, нанесли удар по северокавказским владениям каганата. Там был взят и сожжен город Семендер, бывшая столица хазар. Затем руссы прошли через земли алан и касогов и вышли на хазарскую крепость Саркел, которая в русских летописях носила название Белая Вежа».[4] В результате похода Святослава 965 г. Хазарский каганат перестал существовать как государство, и доминирующая роль в северной части Кавказа переходит к Алании. Одновременно с этим, на отвоеванном Святославом у хазар Таманском полуострове возникает новое русское княжество – Тмутаракань, имевшее на всем протяжении своей истории тесные связи с народами Северного Кавказа, и в особенности, с ближайшими адыгскими племенами, а также с населением Кавказской Алании.[5] В конце X-XI вв. Тмутараканское княжество являлось южным форпостом Древней Руси, через который она распространяла свое политическое влияние и активно развивала торговые связи с близлежащими государствами и народами, в том числе, с народами Северного Кавказа. Что характерно, независимая политика Тмураканского княжества при князе Мстиславе относительно Киевской метрополии находила свое отражение и в политике на Северном Кавказе. Так, если народы западной части региона (адыги, Западная Алания) ориентировались на Тмутаракань, то Киевская Русь в лице князя Ярослава находила поддержку в Восточной Алании, что выражалось в совместных военных походах на Каспийское побережье. Начиная с 1036 г., после смерти князя Мстислава, Тмутаракань окончательно становится проводником политики Киевской Руси на Северном Кавказе.[6]
В контексте ретроспекции взаимосвязей Древней Руси с народами Северного Кавказа, и с предками ингушей в частности, никак не нельзя обойти вниманием единственную в своем роде научную работу в ингушеведении, и в кавказоведении в целом, посвященную исследованию знаменитого литературного памятника XII в. «Слово о полку Игореве». Автор указанной работы, профессор Д.Д. Мальсагов, на основе историко-этнографических материалов, фольклора и языка ингушей, разъясняет «некоторые непонятые места» в литературном памятнике, и последовательно доказывает свою гипотезу о том, что «взаимодействие между русским и северокавказскими народами и их языками было чрезвычайно интенсивным с древнейших времен».[7]
XIII-XIV столетия – это эпоха господства Золотой Орды, крупнейшего государства своего времени, созданного внуком Чингисхана – ханом Бату. Золотая Орда, входившая в состав Монгольской державы, охватывала обширную территорию от Иртыша до Дуная, включая земли Крыма, Северного Кавказа, степные районы Руси, бывшие земли Волжской Булгарии, Западную Сибирь и часть Средней Азии. Столица Золотой Орды г. Сарай был расположен в низовьях Волги, а в равнинной части Северного Кавказа находилась летняя ставка хана Бату и его приемников. Русские земли находились в вассальной зависимости от Золотой Орды, с 1243 г. на Руси устанавливается система управления, по которой русские князья должны были получать у ханов Золотой Орды ярлык на Великокняжеский престол и собирать дань с подвластных земель, так называемое татаро-монгольское иго. Позже для контроля над русскими землями вводится институт наместников-баскаков – руководителей военных отрядов монголов, следивших за деятельностью князей.
Несмотря на тяжелый урон, нанесенный Руси и Северному Кавказу в результате опустошительных монгольских походов и потерю независимости Русского государства и Кавказской Алании, тем не менее, политические, экономические и культурные связи между северокавказскими народами и Русью не были прерваны. «Вклинившись между русскими княжествами и северокавказскими территориями, подчинив своему политическому диктату привычные нормы жизни этих народов, Золотая Орда два столетия являлась той силой, через которую преломлялись русско-северокавказские взаимоотношения».[8] Таким образом, можно говорить о том, что включение Руси и Северного Кавказа в единое политическое и государственное пространство татаро-монгольского государства, способствовало некоторой активизации связей между русскими княжествами, в особенности, окраинами Руси, с Северным Кавказом, что подтверждается источниками, относящимися к этому периоду.
Например, именно к периоду господства Золотой Орды на Северном Кавказе относятся первые упоминания в русских летописях топонимических названий и событий, связанных непосредственно с территорией плоскостной Ингушетии. Это участие группы русских князей в походе Менгу-Тимура на «славный ясский город Дедяков» в 1277 г., а также история, связанная с убийством в Орде князя Михаила Тверского в 1318 г. Реконструкция последнего события на основе имеющихся летописных данных интересна еще и тем, что в нем присутствует эпизод о возможности побега князя в горы, под защиту неподвластного Орде горского населения. Князь от предложенных услуг горцев отказался и погиб, однако этот эпизод перекликается с историей Овлура из «Слова о полку Игореве», и свидетельствует о тесных и давних связях не только плоскостной части Северного Кавказа и Ингушетии, но и горных районов с Русью. В период Золотой Орды горная часть Ингушетии, как и соседние горные области, по всей вероятности, являлась территорией, где находили приют и защиту те, кто бежал из монгольского плена, в том числе, это были русские люди. Неслучайно в горной зоне Северного Кавказа имеются находки предметов древнерусской христианской пластики XIII-XIV вв.
Новый этап в развитии русско-северокавказских отношений, в том числе, активизация взаимосвязей с предками ингушей, наступает со второй половины XVI в. Распад Золотой Орды в результате многолетних междоусобий и войны с Тимуром, окончательное освобождение Руси от татаро-монгольского ига, складывание нового централизованного государства с центром в Москве и расширение его южных границ за счет бывших золотоордынских земель – Астрахани и Казани, и приближение границ Московской Руси вплотную к территории Северного Кавказа, все эти факторы являлись началом процесса включения северокавказских земель сначала в политическое, а затем и в государственное пространство России.
В этот период Российское государство вступает в затяжное противостояние с восточными державами – Османской империей и Ираном, в рамках которого формировалась российская политика на Кавказе, складывались взаимоотношения с населяющими его народами.
Так, уже со второй половины XVI в. в русских письменных источниках известно самое восточное плоскостное ингушское территориальное общество Акки (Аух, Ауховское общество), располагавшееся в Терско-Сулакском междуречье в смежности с кумыкскими землями и образованное переселенцами из разных горных обществ. Акки, именовавшиеся в документах «окочанами», «ококами», играли очень важную роль в политике России на Северо-Восточном и отчасти Центральном Кавказе в XVI-XVII вв. Их старшины, («владельцы) Ушаром-мурза, Ших-Мурза, Батай-мурза и другие, постоянные союзники Московского государства, они активно участвуют в строительстве русской крепости на Тереке, выполняют посредническую миссию в сопровождении посольств через земли горцев в Грузию, несут военную службу.
В документе 1587 г. Окотцкая земля числится в числе территорий присоединенных к Московскому государству. В следующем 1588 г. в Москву прибыло посольство от аккинцев, которое возглавлял племянник Ших-мурзы – Батай.[9]
В 1588 г. Ших-мурза, первым из северокавказских владетелей, со своими людьми пришел служить в Терский город, а в конце XVI века рядом с крепостью возникло небольшое поселение – Окоцкая слобода. «Служилые окочане» играли важную роль в политике Московии на Северном Кавказе, они участвовали во всех военно-политических акциях, служили связующим звеном с остальными горскими «землицами» Северо-Восточного Кавказа, несли все тяготы военной службы наравне с гарнизоном крепости и казаками. Окоцкая «землица» играла важную роль в связях России с Грузией.
Наряду с восточными ингушскими обществами, в орбите российской политики на Северном Кавказе в этот период оказались и самые западные, расположенные в Дарьяльском ущелье и прилегающих к нему землях. В частности, «владелец Ларсова кабака» Салтан-мурза. Салтан-мурза (Солтмарз – инг.), как и Ших-мурза Окоцкий (Шахмарз – инг.), неоднократно «оказывал услуги» русскому правительству на Северном Кавказе, сопровождал послов в Грузию. Он придерживался последовательной пророссийской политической ориентации и заявлял послам, что желает «быть в подданстве» и «служить России, как служит брат его Ших-мурза».[10] Ингушский Ларсов кабак (нынешнее селение Ларс Северной Осетии), неоднократно упоминается в русских дипломатических документах XVI-XVII вв.[11]
В документах, связанных с посольством в Грузию 1638 г., упоминается ингушский «владелец» Хавса – житель небольшого ущелья Оахкаре, примыкающего с восточной стороны к Дарьялу и ныне находящегося на территории Грузии. Верное служение владельца Хавсы интересам России и Грузии отмечалось позже в письме грузинского царя Теймураза. В посольских документах приводится описание ущелья р. Кистинки (ОахкаройчIож – инг.), отмечается наличие здесь ингушских башенных поселений («кабаков»).[12]
Другое ингушское поселение, расположенное на пути в Грузию через «Сонские щели», т.е. по Дарьялу – будущей Военно-Грузинской дороге, Черебашев кабак, позже известное как Гвилети, также упоминается в документах русских посольств в Грузию XVI-XVII вв.
Таким образом, вторая половина XVI-XVII вв. стали периодом активного налаживания политических и экономических связей Русского государства с народами Северного Кавказа, и в частности, с ингушскими этнотерриториальными обществами, игравшими важную роль в политике России в регионе и ее взаимоотношениях с Грузией.
Наконец, последний этап развития российско-северокавказских отношений, в частности российско-ингушских отношений, завершившийся включением Ингушетии в состав Российского государства относится к XVIII веку, ко времени становления Российской империи.
Главные сюжеты истории ингушей в XVIII столетии, как и истории других народов Северного Кавказа, тесно связаны с процессом активного продвижения границ Российской империи в южном направлении на фоне перманентного военно-политического противостояния с Османской империей и Ираном. Практическая реализация, сформулированного Петром I, одного из главных направлений внешнеполитического курса России – выхода к Каспию и Черному морю, определила судьбу Северного Кавказа и населяющих его народов, которые оказались вовлеченными в глобальные военные и политические конфликты крупных государств.
К этой ситуации, коренным народом Северного Кавказа, находившимся в разных условиях общественного, экономического и военно-политического развития, что зависело от численности того или иного этноса, плодородности и обширности занимаемой им территории, а также, конечно, от географического расположения (на плоскости или в горных ущельях, в смежности с важными дорожными артериями или в отдаленности от них и т.д.), приходилось активно адаптироваться, учитывая, прежде всего, появление на Северном Кавказе нового мощного центра военно-политической силы в лице российской администрации.
В свою очередь, для усиления своих позиций и расширения сферы влияния, российская администрация на Северном Кавказе, нуждалась в союзниках среди этнических сообществ региона, в особенности, среди тех, кто располагался на территории Центрального Кавказа, через которую проходила важнейшая дорожная артерия, связывавшая Северный Кавказ с Закавказьем. В условиях, когда удобные дороги по побережью Каспия и Черного моря оставались еще закрытыми для России, древний высокогорный путь через Дарьял был единственным доступным сообщением с Грузией.
Поэтому, политические интересы России в регионе, начиная с 40-х гг. XVIII века, были сосредоточены, прежде всего, на Центральном Кавказе, а именно на исторической области, известной в России еще со второй половины XVI века как Малая Кабарда, и тесно связанными с последней ингушскими и осетинским обществами, располагавшимися в горной и отчасти в предгорной зонах, в ущельях, образованными правыми и левыми притоками Терека. При этом ингуши расселялись как на землях в верхнем течении Терека по правобережью и отчасти на левом берегу, т.е. непосредственно в Дарьяльском ущелье, так и в прилегающих к юго-востоку от Дарьяла ущельях, в верховьях притоков Терека – рек Камбилеевки и Сунжи, и далее на восток в бассейне Сунжи по обоим берегам рек Ассы, Фортанги и др.
В этой связи, следует отметить, что к тому времени, когда явно обозначилось присутствие интересов Российской империи на Кавказе, реализация которых осуществлялась через активную деятельность комендантов Кизлярской крепости (основана в 1735 г.), в Ингушетии, состоявшей из нескольких самостоятельных территориальных обществ, уже давно был начат процесс выхода значительной части населения из горных ущелий на предгорья и освоения плоскостных земель, в результате чего были основаны группы селений (общества) в верховьях Камбилеевки и Сунжи.
В фондах Архива внешней политики Российской империи сохранились ценные источники по взаимоотношениям комендантов Кизляра и Моздока с народами Центрального Кавказа в XVIII в., в том числе, документы по взаимоотношениям с ингушами за 1750-е – 1780-е гг., которые становятся известными для российской администрации под названием «кишты» (кисты), заимствованным от грузин, а чуть позже получают наименование русского происхождения – «ингушевцы» (ингуши) по имени крупнейшего территориального общества «Ангушт», располагавшегося в Тарской долине на р. Камбилеевке.
Как видно из документов, ингуши, начиная с 1750-60-е гг. состоят в тесных взаимоотношениях с комендантами Кизляра, а с 1763 г. и с комендантами Моздока. С середины 1750-х гг. в переписке появляется информация о стремлении ингушей быть в российском подданстве, «под протекцией Ея Императорского Величества», в том числе, ряд старшин присягают на подданство России от имени своих обществ в Кизляре.[13] Первое же, известное в XVIII в. упоминание ингушей, наряду с чеченцами, осетинами, тушинами и хевсурами, в контексте их стремления вступить в подданство Российской империи относится еще к 1733 г.[14]
В Указе «Ея Императорского Величества Правительствующему Сенату» от 17 марта 1757 г. повелевалось «киштов», т.е. ингушей, если они того пожелают обращать в православие и держать «под протекцией Ея Императорского величества», а также в «Кизляр ездить позволить на таком же основании, как осетинцы имеют свободный проезд в Кизляр».[15] Но уже в 1760 г. ингуши подают на имя кизлярского коменданта генерал-майора фон Фрауендорфа «доношение», в котором, указывают на то, что они «киштинцы» добровольно «между собою присягой утвердились» в 1756 г. принять «веру греческого вероисповедания и быть под протекцией Ея Императорского Величества», в 1757 г. им был объявлен соответствующий Указ императрицы Елизаветы Петровны, после чего было еще окрещено несколько сот душ из их народа, а в 1758 г. по требованию кизлярского коменданта «киштинцы» в количестве 80-ти человек участвовали в составе российских войск в военной экспедиции в Чечне. Следствием такого активного «сотрудничества» с российской администрацией, стало резкое ухудшение отношений ингушей с князьями Большой Кабарды, которые начали устраивать набеги на их селения в верховьях Сунжи и Камбилеевки. Ингуши, в этот период, подают ряд прошений с просьбой об оказании им политической поддержки в противостоянии с кабардинскими феодалами. «Прошением» ингушей заинтересовались в Петербурге, из Коллегии иностранных дел поступает указ Кизлярскому коменданту (10 февраля 1761 г.) о представлении более полных и достоверных сведений по этому вопросу, в том числе, было предписано направить в Ингушетию специального «разведчика» из Кизляра, который должен на месте собрать необходимую информацию, как о самом ингушском народе, так и об отношениях их с кабардинцами. При этом указывалось, что эти сведения необходимы для принятия соответствующего политического решения о поддержке ингушей в их взаимоотношениях с кабардинским князьями.
Доклад ротмистра Терского казачьего войска Александра Киреева, посланного из Кизляра в начале мая 1761 г. с политической миссией сбора информации об ингушах, является первым российским документом, содержащим краткие сведения о политическом состоянии, оценочной численности и другие сведения об ингушских обществах, расположенных в верховьях Камбилеевки и Сунжи (Ангуштовцы и Ахки-юртовцы).
Миссия ротмистра Киреева имела определенные результаты, способствовавшие закреплению российско-ингушских отношений. Ингушские старшины, выступавшие от имени народа, подтвердили представителю российской администрации свою готовность принимать и далее православие, если к ним будут направлены священники для обучения их «православному закону», заявили также о своем желании быть в российском подданстве, и выразили согласие на переселение на равнинные земли к российским границам – «к реке Тереку», если в том будет необходимость. Для себя они просили лишь одного, чтобы российская администрация взяла на себя ответственность по гарантированию им безопасности со стороны князей Большой Кабарды, с которыми они заключили временный мир, будучи вынуждены уступить силе, но так как, перемирие было заключено на неравных условиях, ингушские старшины апеллировали к российской администрации как к высшей инстанции, которая могла бы при желании справедливо разрешить их взаимоотношения с кабардинскими феодалами. В свою очередь, ротмистр Киреев, учитывая «секретность» своей миссии и не будучи уполномоченным на выражение открытой поддержки ингушам, мог лишь взять на себя обещание, что во время полевых работ («сеяния и жатвы хлеба») к ним направят представителя российской администрации в качестве гаранта безопасности. Ротмистр Киреев также просил у старшин, чтобы готовность России обеспечивать безопасность ингушей и оказывать им политическую поддержку пока оставалась «тайной» от кабардинских князей. Таким образом, учитывая предписание, полученное в Кизляре от Коллегии иностранных дел, российская администрация на Северном Кавказе не могла взять на себя никаких конкретных обязательств в отношении ингушей без получения на то соответствующих инструкций из Петербурга. Кроме того, что не маловажно, российской администрации на Северном Кавказе также все время приходилось лавировать, вести «свою политику» с населяющими его народами, в которой взаимоотношения с Кабардой, учитывая ее политический вес и влияние среди этнических областей региона, а главное тесные связи с Крымом и Турцией, – имели большое значение.
После дворцового переворота 1762 г. и утверждения на российском престоле Екатерины II, политика на Северном Кавказе становится более решительной, в том числе, активизируются взаимоотношения с народами Центрального Кавказа, в частности, ингушами и осетинами. Екатерина II одобрила доклад Коллегии иностранных дел, касавшийся переселения крещеных осетин, кабардинцев и ингушей на равнину в урочище Моздок[16], где в 1763 г. был основан форпост, переименованный через два года в крепость Моздок.[17]
Крепость Моздок вскоре стала ближайшим административным центром управления и взаимоотношений с народами Центрального Кавказа (ингушами, осетинами и кабардинцами), стала одним из узловых пунктов будущей Кавказской линии: «В течение неполных двух лет в урочище Моздок был воздвигнут форпост, который сразу же стал играть видную роль в укреплении русской пограничной линии, в развитии связей Кавказа с Россией. В 1765 году Моздок получил свое постоянное войско, до 40 орудий и комендантское управление. Таким образом, была создана новая Моздокско-Кизлярская пограничная линия, которая намного приближала границы России к горцам Северного Кавказа».[18]
В начале лета 1764 г. моздокский комендант полковник П. Гак побывал в Ингушетии и Осетии с миссией склонения ингушей и осетин к переселению «на житье в урочище Моздок». Со своей стороны, ингуши просили архимандрита Пахомия, сопровождавшего моздокского коменданта, чтобы «он взял на свои руки детей их для обучения грамоте и закону».[19] Архимандрит Пахомий, не имея ни соответствующих полномочий, ни средств, выполнить указанную просьбу не мог, однако он довел высказанное желание до вышестоящего начальства, что «послужило поводом к учреждению в Моздоке Духовной Осетинской школы».[20]
В 1768-1772 гг. в Осетии и Ингушетии велись изыскания металлических руд, для чего из Петербурга были командированы специалисты горного дела – чиновники Берг-коллегии во главе со Степаном Вонявиным. В результате успешного выполнения государственного «секретного» поручения (отряд Вонявина вел изыскания под видом охотников на туров), а экспедиция собирала сведения не только геолого-экономического характера, но и информацию военно-политического содержания, в том числе, велось топографическое изучение местности, был составлен «Примерный план найденным в Осетии металлическим серебряным и свинцовым признакам, служащим об оных местах описанию и изъяснению» (21 июля 1768 г.). Все отчетные документы были в срочном порядке отправлены в Берг-коллегию, а копии с них поступили в коллегию иностранных дел.[21] Если в Осетии были обнаружены серебряные и свинцовые руды, то в Ингушетии, как отмечалось в отчете, имелись залежи железной руды («пользительнейший металл – железо»).
Составленный С. Вонявиным вышеуказанный «план» представляет собой обзорную карту Центрального Кавказа (Ингушетия, Малая Кабарда, Осетия), с нанесением маршрута экспедиции и мест обнаружения месторождений. В приложенной к карте подробной записке («Изъяснения») содержались экономические и политические обоснования постройки металлургических заводов и привлечения к работе на них осетин и ингушей, для чего предлагалось использовать стремление горцев к переселению на равнинные земли («степь Малой Кабарды»).
Вопросу переселения жителей Куртатинского и Алагирского ущелий Осетии на равнину Малой Кабарды, а вместе с ними и жителей Тарской долины Ингушетии («Унгушские жители»), в записке С. Вонявина уделено большое внимание, именно с решением этого вопроса он связывал возможность добычи и использования природных богатств Центрального Кавказа. С. Вонявин предложил и конкретный план расселения на плоскости осетин и ингушей. Это первый из известных нам российских документов по этому вопросу.
Интересны, приведенные в отчете С. Вонявина, сведения о существовании в Ингушетии достаточно развитой для своего времени и экономических условий горского быта металлообработки, в частности, о кузнечном ремесле. Согласно этим сведениям изделия ингушских мастеров пользовались спросом у соседних народов и поставлялись на рынки Моздока и Кизляра («Склонность их случалось мне видеть не без сожаления, в то время как я был в Осетинском монастыре, ибо они показывали не большую кут железа, состоящую почти из половины чугуна, и притом самой бедной их работы косы, ризцы, которыми они хлеб свой режут, и топоры, объявляли при том, что все то унгушевских жителей работы, как то в Кизляре и в Моздоке известно».[22]). Кстати, именно на этот «ресурс» С. Вонявиным и делается одна из главных ставок при обосновании «экономических выгод» для самих горских народов, которые они могут получить от развития на их территории металлургической промышленности.
В 1771 г. Степан Вонявин сопровождал академика И.А. Гюльденштедта в его поездке по Центральному Кавказу, а в июне 1772 г. первым из российских и европейских исследователей XVIII века совершил «вояж» в Ассинское ущелье горной Ингушетии. В результате этой экспедиции был составлен отчет («Представление» от 13 августа 1772 г.)[23] и подробная, в масштабе 3 версты в дюйме, карта «найденным вновь в Кафказких горах по реке Асае блейгленцевым серебряным и свинцовым, а также и купфер кисовым содержащим частию медь рудам» (18 августа 1772 г.).[24] Это первая крупномасштабная карта Ингушетии, на которой обозначены ингушские территориальные общества в верховьях р. Камбилеевки – «Большие унгуши» (группа селений в Тарской долине), «Малые унгуши» (группа селений Шолхи) и картографирована территория бассейна р. Ассы, где в горной зоне Ингушетии нанесены найденные месторождения. В том числе, на карте обозначена «старинная каменная церковь по р. Ассе» (возможно, Тхаба-Ерды).
Таким образом, в конце 1760-х – начале 1770-х гг. территория Центрального Кавказа, и в том числе Ингушетия, является объектом пристального внимания со стороны России, и не случайно она становится одним из регионов исследования крупной «физической» экспедиции Академии наук под руководством академика И.А. Гюльденштедта и геологоразведочных изысканий Берг-коллегии. Полученная разносторонняя информация о населении и экономическом потенциале территории Центрального Кавказа, и Ингушетии в частности, по-видимому, была должным образом проанализирована в Петербурге и легла в основу дальнейшей политики России в этой стратегической, с геополитической точки зрения, области Кавказа.
Следует отметить, что изучение территории Центрального Кавказа и активизация взаимоотношений с населяющими его народами наблюдались на фоне русско-турецкой войны 1768-1774 гг. Одной из причин русско-турецкой войны явилось укрепление позиций России в центральной части Северного Кавказа, и, в частности, строительство стратегически важной русской крепости Моздок на землях, которые кабардинские князья считали своей собственностью. С началом русско-турецкой войны Северный Кавказ стал одним из важнейших театров военных действий, в противостоянии России и Турции решалась дальнейшая судьба территории региона и населяющих его народов.
Следует также отметить политическую значимость того факта, что именно в сложный период русско-турецкой войны, Ингушетия первой из этнических областей Северного Кавказа 17 марта 1770 года вошла в состав Российской империи и стала ее надежным форпостом в центральной стратегической части региона, где проходила важнейшая коммуникация, соединявшая Кавказскую линию с Закавказьем. Данная ингушами присяга на верность и подданство России не была ими нарушена на всем протяжении долгого периода покорения Кавказа и включения его народов в пространство российского государства. В свою очередь, вхождение в состав России способствовало полноценному национальному развитию ингушей, как и других народов Северного Кавказа, завершению этнокультурных процессов, направленных на консолидацию разрозненных территориальных обществ в ингушский народ.
Учитывая, что история давала такой шанс немногим малым народностям земного шара, нам следует беречь свою государственность и свою национальную самобытность, в этом наш долг перед памятью предков и перед будущими поколениями ингушского народа.
КАРТОЕВ М.М., директор Государственного архива
Республики Ингушетия
Примечания:
[1] А.Н. Сахаров. Дипломатия Древней Руси. М., 1987. С. 23.
[2] Там же. С. 63.
[3] Голованова С.А. Русско-северокавказские связи IX-первой половины XVI в. /Северный Кавказ с древних времен до начала XX столетия (историко-этнографические очерки) / Под ред. и с предисловием В.Б. Виноградова. Пятигорск, 2010. С. 65.
[4]А.Н. Сахаров. Указ. соч. С. 106.
[5] В.А. Кузнецов. Очерки истории алан. Орджоникидзе, 1984. С. 130-131.
[6] Голованова С.А. Русско-северокавказские связи IX-первой половины XVI в…С. 68.
[7] Д.Д. Мальсагов. О некоторых непонятых местах в «Слове о полку Игореве» /Ингуши: Сборник статей и очерков по истории и культуре ингушского народа. Сост. А.Х. Танкиев. Саратов, 1996. С. 541.
[8] Голованова С.А. Русско-северокавказские связи IX-первой половины XVI в… С. 69.
[9] Ахмадов Я.З. Первое вайнахское посольство в Москву (1588-1589 гг.) /Роль России в исторических судьбах народов Чечено-Ингушетии (XIII – начало XX в.): сб. ст. Грозный, 1983. С. 19.
[10]История народов Северного Кавказа с древнейших времен до конца XVIII в. С. 347.
[11]Кушева Е.Н. Народы Северного Кавказа и их связи с Россией (вторая половина XVI – 30-е годы XVII века). М., 1963. С. 67.
[12] Русско-чеченские отношения. Вторая половина XVI – XVII вв. Сборник документов /Выявление, составление, введение, комментарии Е.Н. Кушевой. М., 1997. С. 122-127
[13] Ахмадов Я.З. Политические взаимоотношения Чечено-Ингушетии с Россией в первой половине XVIII века / Взаимоотношения народов Чечено-Ингушетии с Россией и народами Кавказа в XVI – начале XX в. Грозный, 1981. С. 65.
[14] Там же. С. 62.
[15] АВПРИ. Ф. 128. Осетинские дела. Оп. 128/1. 1757-62 гг. Д. 2. Л. 1-3 об.
[16] Блиев М.М. Русско-осетинские отношения (40-е гг. XVIII – 30 гг. XIX в.). Орджоникидзе, 1970. С. 176-178.
[17] Гриценко Н.П. Города Северо-Восточного Кавказа и производительные силы края. V – середина XIX века. Ростов-на-Дону, 1984. С. 116. Между тем, в исторической литературе есть указание на то, что поселение в Моздоке начинается не с Моздокской крепости, еще с 1740-х гг. в этом месте существовало поселение, образованное беглыми крестьянами и пленными из кабардинцев, армян, грузин и других народов. Об этом см.: Б.В. Виноградов. Очерки этнополитической ситуации на Северном Кавказе в 1783-1816 гг. Краснодар-Армавир, 2004. С. 10.
[18] Блиев М.М. Указ. соч. С. 182.
[19] Борзе А.М. Попытки освоения природных богатств Осетии //Красный архив. № 6. 1937. С. 188.
[20] Статья П. Хицунова «О Духовной Осетинской школе в Моздоке» / Периодическая печать Кавказа об Осетии и осетинах: Научно-популярный сборник / Сост. Чибиров Л.А. Цхинвали, 1991. С. 18.
[21] Гольденберг Л.А. Карты Северного Кавказа (1768-1772 гг.) и «Краткое изъяснение или опыт моего знания о горном деле» (1767 г.) С.Л. Вонявина /Очерки по истории геологических знаний. Вып. 8. М., 1959. С. 130.
[22] Там же. Л. 136.
[23] РГАДА. Ф. 271. Оп. 1. Кн. 1272. Л. 365-366 об.
[24] Гольденберг Л.А. Указ. соч. С. 131.
Выход на мировую политическую арену на исходе IX века нового крупного государственного образования – Киевской Руси стал переломным моментом в исторической судьбе сотен народов евразийского континента, многие из которых позже в разные периоды вместе со своими этническими территориями вошли в состав Российского государства.
» >